Это то, что предстает изолированным и загадочным: голос, звук, образ, знак, шум — что угодно, что может возникнуть для субъекта совершенно обособленно, без связи с чем-то другим, и что создает загадку. Единственное, в чем субъект может быть уверен, — что это адресовано ему (как в случае Шребера, с кораблем в момент звучания сирены), это касается его, это постоянно подталкивает его на поиски ответов. В случае с элементарным феноменом, когда S1 является отдельным элементом, мы сталкиваемся с бредовой попыткой разгадать загадку: «Что означает этот знак?», «Что этим знаком хочет сказать мне Другой?». Так Шребер рассматривает знак как волю Господа, повелевающего, чтобы он принял женское тело. Он находит значение, отталкиваясь от S1. Ответ в виде бредовой метафоры — это ответ, восстанавливающий цепь, прерванную появлением единичного элемента. Клиника ординарного психоза показывает, что существуют множественные S1 — элементарные феномены, которые не находят S2 и остаются в элементарном состоянии.
Здесь наша практика должна ответить на вопрос — как мы, психоаналитики или практики, ориентированные психоанализом, обходимся с субъектами, которые сталкиваются с подобными феноменами, тогда, когда сами они не интерпретируют это? Они не говорят: «Это означает, что…»; это причиняет им страдания, это их мучает, это их тревожит, но это не обязательно означает что-либо.
Таким образом, элементарный феномен — это парадигматический признак психоза, на который необходимо обращать пристальное внимание. Это то, что мы пытаемся выделить во время представления больного. Что же такое произошло с этим человеком, что случилось на фоне довольно спокойной жизни, — ибо зачастую психически больные рассказывают вам о своей сверх-нормальной (ординарной) жизни, откуда и идет использование прилагательного «ординарный», — следствие чего человек уже больше никогда не станет прежним? С определенного момента его жизнь становится заполненной этим маленьким знаком — этой «элементарной частицей», которую он должен будет разгадать, приняв либо бредовое решение, либо, как в случае с ординарным психозом, некое собственное объяснение, логику которого необходимо будет проследить.
Проследить развитие и использование элементарного феномена представляется очень важным. Здесь мы имеем дело либо с артикуляцией S1-S2, либо с феноменом, который остается в состоянии элемента не артикулированного. В таком случае, необходимо понять, как субъект использует его: в языке, в починке на практике, в манипулировании объектом и т.д.
Таким образом, перед нами два аспекта, на которые будет направлено лечение: либо это лечение на уровне языка как непосредственно языка, т.е. артикуляции, либо это лечение на уровне языка как йазыка (lalangue в одно слово, согласно версии Лакана), то есть той стороны языка, которая ничего не означает, но которая является материальной, словореальной, которая беспокоит или преследует психически больного. Часто отмечают, что такой субъект, внешне живущий совершенно обычной жизнью, имеет в этой жизни некоторые личностные особенности, позволяющие справляться с возникающими в ней трудностями: например, совершенно нечитабельный почерк. Именно на подобные проявления нам нужно будет ориентироваться в наших поисках отправной точки для лечения.
Понятие обычного (ординарного) психоза тесно связано с еще одним важным направлением: речь идет о различии между паранойей и шизофренией, которое выделил Лакан в 1972 году в своем предисловии к Мемуарам Председателя Шребера. Лакан говорит о том, что в случае паранойи наслаждение находится в Другом, а в случае шизофрении — в самом теле.
Эту бинарность важно уяснить, поскольку она дает понимание того, что при паранойе работа интерпретации представляет собой некий способ реагирования на наслаждение, находящееся в Другом. Другой хочет от меня чего-то, причиняя мне беспокойство, но я не знаю, чем именно. Субъект прилагает все силы, чтобы восстановить свой мир, — порядок вещей, человечество, — чтобы попытаться справиться с беспокойством, с тревогой перед наслаждением, предполагаемом в Другом.
Напротив, в случае шизофрении, как подчеркивает Лакан, проблема не переносится вовне, в Другого, а остается в теле. Таким образом, тело само создает проблему. Лакан уточняет в своем очень емком тексте под названием «L’Etourdit»[1], что сложностью для шизофреника является понимание того, как заставить свои органы работать, не имея доступа к установленному дискурсу.
В случае невроза субъект сформирован как тело, выстроенное языком посредством кастрации, которое, в частности, выносит наслаждение во вне; в то время как для субъекта психотического, у которого нет бредового возмещения, как бывает в случае паранойи, само тело является источником наслаждения, не изъятого из тела путем кастрации. Такой субъект чрезвычайно обеспокоен тем, как ему следует обращаться с этим телом. Это беспокойство ему приходится прослеживать в самых простых вещах, иными словами: как дышать, есть, спать, пить, идти по улице. То есть все — «обычное, ординарное». Термин «ординарное» можно понимать как все то, что не является необычным, экстраординарным, однако его можно также рассматривать и в значении ordinarius (лат. — упорядочение), а именно: сортировка, распределение, классификация вещей. Можно также полагать, что с помощью «ординарного» можно создавать нечто обычное, ординарное, то есть классифицировать явления, находить применение, способ действия, разбираться в непонятном и загадочном. Именно здесь кроется особая связь с языком.
Именно поэтому, если субъект не демонстрирует нам свой бред, необходимо проявить интерес к незначительным, мелким деталям, распознать их. Это подразумевает более активную, внимательную позицию по отношению к мелочам, которые могут беспокоить субъекта. Жак-Ален Миллер в своем выступлении по проблеме ординарного психоза говорил о множестве форм понимания. Можно предположить, что чем меньше субъект связан с традиционным регистром Имени-Отца, тем больше он находит для себя ответов, которые не стоит поспешно относить к ответам, характерным для экстраодинарного психоза, то есть к бредовой метафоре. Каковы, таким образом, те варианты, те ответы, которые дает пациент и которые не вписываются в регистр бреда?
С 1953 года Лакан настаивает на важности функции Воображаемого. Он приводит в пример случай молодого человека в состоянии предпсихоза[2]. Данное понятие предпсихоза означает состояние, предшествующее развязыванию, когда бреда еще не наблюдается, однако видны некоторые следы, которые можно выделить в клинике. В пример приводится случай одного подростка по имени Катан, который, находясь в периоде полового созревания и не имея возможности отнести себя к мужскому типу, пытается прибегнуть подобным образом к типизации и посредством идентификации к полной имитации своего приятеля. Этому субъекту не удается удерживать себя в мире посредством фаллической идентификации. Лакан, пытаясь разобраться в логике данного случая, указывает на то, что идентификация этого субъекта с приятелем является механизмом воображаемой компенсации. Уже в 1953 году Лакан формулирует идею о том, что субъект должен осознать свою сексуальную принадлежность в подростковом периоде, однако, если это не было передано ему через означающее Имени-Отца, он может компенсировать недостаток посредством механизма воображаемого: «копировать/вставить». В тех случаях, с которыми мы имеем дело, очень важно выявить подобную воображаемую компенсацию.
Лакан ссылается на Хелену Дойч, описывающую личности as if, «как если бы»[3], порождающую роботоподобных субъектов, которые представляют себя искусственным образом. Некоторые субъекты обладают этой особой способностью копировать/вставлять образ, не наделяющий их теми же функциями, что оригинал, поскольку применяется он без какой-либо субъективации; субъект не отдает себе отчета в своем выборе, не имеющем диалектической основы. Если задаваться вопросом о психической структуре, то следует обратить внимание на стиль и способ обращения субъекта с подобными вещами. Таким образом, проявляется то, из чего Жак-Ален Миллер выстраивает парадигму психоза как ординарного: некое ощущение внешнего характера[4]. Кажется, что человек не владеет ни собственным телом, ни самим языком.
Каковы последствия такой клинической картины для поиска ориентации в нашей практике? Прежде всего, зададим себе вопрос о самом статусе языка и о том, как мы его используем. Пытаемся ли мы восстановить общий смысл? Например, при отсутствии какой-либо психоаналитической терапии, в случае с психически больными, следовало бы просто придать их реальности некий смысл, снова адаптировать к жизни. С одной стороны, могут быть использованы медикаменты, если расстройство слишком серьезное, с другой стороны — социальная адаптация. На этом этапе субъект и его специфика — его интересы, его собственные решения — игнорируются. Мы обходимся без самого субъекта.
Будучи несколько лет тому назад по приглашению в Канаде — стране, где лечение психически больных ограничено набором лекарственных препаратов и социальной адаптацией, откуда и берется логика прогресса, — я напомнил коллегам о клинике, как термине, который уже практически исчез из языка практиков! Однако, мы знаем, что между двумя людьми, страдающими психическими расстройствами, нет ничего общего. Наше отношение с языком разнится на практике. Артикуляция — это множество Другого в качестве Другого языка, суть структуры которого — производство смысла с помощью различных комбинаций. Если общий смысл теряется, — а в этом особенность нашего времени, — это означает, что Другому больше не удается сформировать этот общий смысл, удерживающий людей вместе. Так мы отмечаем соответствие между психотическим симптомом и современностью, откуда идет тенденция появления феномена как чего-то изолированного, что и причиняет субъекту страдания. С ним разговаривают, у него возникают странные ощущения, его одолевает беспокойство оттого, что он не может объяснить происходящее. Что с этим можно поделать? Пойти по пути артикуляции, то есть бредовой конструкции, которая отталкивается от Другого — поскольку наша идея психоанализа заключается в том, чтобы предположить значение, требующее расшифровки, — означало бы, что такое значение уже есть, его всего лишь нужно найти.
Впрочем, создается впечатление, что психоз в своем аспекте «обычного, ординарного» доказывает прямо противоположное — значение, а также его вероятное использование нужно сформировать. Значение еще не достигнуто, а не уже пройдено. Таким образом, в случае с человеком, который не знает, как дышать, ходить, есть и т.д., ответ на загадку «элементарного» можно найти, если отталкиваться от использования вещей, от способов действия. Иначе говоря, мы рассматриваем язык с точки зрения его использования, а не с точки зрения смысла, с точки зрения его узла с телом, поскольку именно здесь вступает в игру «элементарное». «Элементарным» может быть как особый соматический симптом, физическое ощущение, так и сам по себе смутный знак, значение которого субъект не способен понять самостоятельно.
Другое измерение ординарного: то, что имеет характер ordinarius (лат. — упорядочение), то есть приведения в порядок. В этом и состоит работа психотического субъекта. Мы часто говорим о том, что психотик — это субъект, который постоянно находится за работой. Он трудится, поскольку, будучи неспособным принять готовое решение, он вынужден бесконечно приводить все в порядок.
[1] Ж. Лакан, «Одержимый» («L’Étourdit»), Прочие сочинения. Париж, Издательство Сей, 2001 г., с. 449–495.
[2] Ж. Лакан, Семинары, Том III: Психозы. Париж, Издательство Сей, 1981 г., с. 236.
[3] Х. Дойч, «Клинические и теоретические аспекты личности «как если бы», цитата.
[4] Ж.-А. Миллер, «Эффект возврата в обычном психозе», Издательство Кварто, №94–95, 2009 г.
Отрывок из книги «Психотик и психоаналитик», с. 61–67. Перевод группы авторов в редакции Ирины Соболевой
