Половое созревание — это период как значительных физических, так и психологических изменений. Фрейд, проявлявший интерес к этому периоду, рассматривал его как подлинную «метаморфозу» [1] субъективности. В своей статье «Преобразования в половом созревании» он фокусирует свое внимание на внешних и внутренних изменениях половых органов. Согласно Фрейду, эти преобразования открывают доступ к новым возможностям, например, к репродуктивным, также они приводят к радикальной модификации образа-Я. Сила влечения, сублимированная в латентный период, снова инвестируется в эрогенные зоны, сексуализированные с раннего детства, и таким образом преимущественно концентрируется в половых органах, затронутых этими изменениями.
Применительно к этому периоду Фрейд ставит акцент на возвратно-поступательном движении между либидо-Я и либидо-объект [2]. Этот акцент не отменяет значимости изменений либидо-Я и возможных эффектов либидинальной фиксации на эрогенных зонах в ущерб фаллическому органу. [3]
Согласно Фрейду, этот период характеризуется пробуждением инфантильных фантазмов, служивших до сих пор ответами на «детские» вопросы (кастрация, соблазнение, первичная сцена), к которым теперь добавляется «Миф о рождении героя» [4]. Этот миф позволяет ребенку избавиться от вопроса об авторитете, что в свою очередь является необходимым этапом взросления». Эти фантазмы, истинные предвестники симптома, остаются объектами либидо до тех пор, пока оно не найдет новый объект за пределами родительского Другого.
Эти фрейдовские указания остаются важнейшими реперными точками в клинике пубертата и подросткового возраста. Тем не менее, сегодня у психоаналитика, дезориентированного новой симптоматикой, эта клиника вызывает замешательство, и для прояснения он часто прибегает к диагностике. Еще недавно, когда у пациента наблюдалась склонность к «членовредительству», психоаналитик не мешкая диагностировал психоз, но когда симптомов, присущих этой структуре, в клинической картине не обнаруживалось, он находил выход из ситуации, охотно прибегая к диагнозу «ординарного» психоза. Сегодня мы не можем больше рассматривать практику »членовредительства» как единственный признак психоза. В практике мы часто сталкиваемся с девушками пубертатного и подросткового возраста, наносящими себе порезы и эти случаи вписываются в очень разные клинические картины. Однако причины подобных действий остаются неясными. Аналитик окажется прав, ставя акцент на «количестве» порезов, поскольку этот момент отмечают и сами пациенты. Они говорят о тревоге, иногда о напряжении, или об энергии, которой они не могут управлять. Порез в таком случае выполняет функцию кровопускания. Складывается впечатление, что кровопускание и боль, вызываемые порезом, в большинстве случаев уменьшают интенсивность и приводят к возникновению смысла там, где значение отсутствует. Несомненно, что нехватка значения соотносится с провалом означающего, однако, мы не можем с уверенностью сказать или сделать вывод, что эта нехватка означающего всегда имеет отношение к Означающему Имени-Оца. Указывает ли эта распространенная практика на то, что Означающее Имени- Отца, как точка центральной артикуляции структуры, теряет свои привилегии?
Полагаю, что не лишено смысла предположение о том, что эта практика порезов является признаком ослабления Имени-Отца в цивилизации, созвучного понятию структуры и соотносящегося с ним. Среди других распространенных проявлений у подростков и лиц, достигших половой зрелости, мы часто наблюдаем переход от гетеросексуальности к гомосексуальности и наоборот, — как способ достижения сексуального наслаждения. Такой переход говорит о том, что фаллос здесь не является главным органом для достижения сексуального наслаждения. Если исходя из этого можно сделать вывод, что фаллическое означающее и посредством него фаллическое значение подверглись изменениям, то я все же не думаю, что это всегда указывает на психоз, как это можно было бы утверждать, основываясь только на структуралистском прочтении Лакана, где оцениваются последствия отсутствия или присутствия Имени-Отца в структуре в отношении фаллического значения. Мне кажется, что в наше время нельзя так однобоко подходить к диагностике психоза у подростков и лиц пубертатного возраста, учитывая лишь проявления в области сексуальности.
Аналогичным образом это относится и к уже существующей у молодежи тенденции, проявляющейся в ослаблении тяги к формированию группы вокруг общей черты. Такие группы отличаются от групп, формируемых вокруг некой исключительности, каковой является фигура лидера или выразителя некой идеи, идеологии, т.е. групп, сформированных вокруг идентификации членов с чертой Другого. Внутри «tribus urbaines», образ себя смешивается с образом другого до такой степени, что расщепляется в общей массе, где только имя становится тем, что объединяет членов группы [эмо[5], floggers[6]]. В таких проявлениях символический порядок замещается воображаемым, здесь нет господства ни идеалов, ни идей. Тот, кто представлял собой исключение, необходимое для их передачи, теперь становится несуществующим. Идентификации в подобных группах возникают вокруг одежды, пирсинга, татуажа, прически, стрижки, макияжа. Это и становится теми чертами, которые обеспечивают общность группы. На основании этих примеров мы можем сделать вывод о существующих мутациях символического порядка, свойственных нашей эпохе, а также обнаружить в них признак заката Имени-Отца. Однако не будет ли преувеличением рассматривать как психотика любого подростка или лицо пубертатного возраста, которых захватывают эти изменения?
Наконец, сегодня мы оказываемся свидетелями того, как некоторые подростки оказываются захвачены идеями убийства и жертвоприношения, реализуя их в актах суицида или преступления во имя некого интегрирующего «Одного». Что мы можем сказать о таких случаях, вызывающих беспокойство и получивших распространение по всему миру? Утверждение, о том, что приношение себя в жертву бестелесному Другому — это бред, не вызывает сомнений, как и утверждение о том, что влечение принимает в таком случае умертвляющую форму, ничем не связанную с какой-либо формой сексуальности, в которой либидинальная связь с объектом могла бы получить инвестицию, также кажется вполне очевидным, и утверждение о том, что концентрация либидо в Я является другой стороной жертвоприношения скрытому Другому. Но рассматривать этих молодых людей как психотиков, в собственном смысле этого слова, мне не кажется убедительным, даже если редко, точнее сказать — пока подобные примеры нам неизвестны, когда вопреки такому радикальному выбору у них может возникнуть субъективное расщепление, которое и приводит их к психоаналитику.
Сегодня для психоаналитика феномен, описанный выше, является хорошим примером и напоминает ему о том, что его усилия должны быть направлены на глобальную политику, часть которой состоит в том, чтобы наилучшим образом интерпретировать субъективность нашей эпохи и иметь возможность влиять на нее. Именно таким образом психоаналитик мог бы защитить себя от чрезмерных заблуждений по поводу своего акта и смог бы сочетать действие с причиной, которая несмотря на то, что рассматривается от случая к случаю, тем не менее направлена также по ту сторону каждого индивидуального случая. Если интерпретация, которая охватывает все множество случаев, позволяет прояснить индивидуальный случай, то и индивидуальный случай участвует в том, чтобы пролить свет на все множество. Субъективность эпохи сложно поддается интерпретации, для этого также необходимо, чтобы психоанализ был на высоте.
Наконец, если мы приходим к тому, что фрейдовские идеи в отношении пубертата и подросткового возраста не дают нам достаточных ориентиров в актуальной клинике, то последнее учение Лакана, напротив, предлагает наилучшее прочтение субъективности нашей эпохи: подростки и лица, пубертатного возраста и есть сама эта субъективность.
Эта субъективность кажется больше не отвечает структуралистским и детерминистским параметрам, при помощи которых мы до сих пор ориентировались. К тому же мы видим, что классические клинические структуры стираются, и понятие боромеевой структуры, регистры которой — Реальное, Символическое и Воображаемое — выстраиваются по принципу господства одного над другим, в качестве ответа на реальное, нам кажется более уместным в качестве ориентира при чтении сегодняшней клиники подростков.
перевод с французского — Ирина Макарова
- Зигмунд Фрейд «Преобразования при половом созревании», Три очерка по теории сексуальности, с.107-137
- то же, с.123
- то же, с. 124
- В Трех очерках по теории сексуальности Фрейд в сносках делает отсылку к книге Отто Ранка, озаглавленной «Миф рождения героя [1909]. Между тем он замечает, что «Подросток конструирует всю легенду, отталкиваясь от своей более ранней позиции в отношении родителей и его актуальной позиции». С. 179
- Эму это отказ от «эмоционального hardcord». С самого начала это было музыкальным движением, родившемся в 1980- х годах. И получившее дальнейшее распространение в 2000-х гг. Эму отличаются от других также и стилем одежды.
- «Flogger» — это движение появилось изначально в Аргентине в 2002 году, стало менее популярным начиная с 2009. «Flogger» от «Flog», что по значению противоположено «fotolog.com»- сайт, на котором люди, принадлежащие к этому сообществу публикуют свои фотографии, часто автопортреты, и могут создавать на основе этого сообщество по внешнему сходству
- Выступление «На встречу подростковому возрасту» Жак- Алена Миллера на закрытии последних Дней Института Ребенка», где есть упоминание об «абсолютнонм Одном»: http://www.lacan-universite.fr/wp-content/uploads/2015/04/en_direction_de_ladolescence-J_A-Miller-ie.pdf «
