Аргумент к семинару:
Перечитывая Фрейда, Жак Лакан предлагает кардинальное обновление теории, относящейся к вопросу о желании: желание состоит вовсе не в том, чтобы вновь найти утерянный первичный объект, который в повседневной жизни проецируется на существующих в жизни партнёров. Его нововведение заключается в следующем: желание обусловлено вовсе не потерянным объектом, а тем движением, когда сам субъект вдруг теряется перед лицом объекта, который, в свою очередь, сам приобретает уже совсем иное значение. Именно это движение и было определено Лаканом как «фантазм».
Таким образом, не стоит рассматривать фантазм как что-то окончательно оформившееся. Исключение составляют только случаи так называемых «первертных» фантазмов, позволивших Лакану более точно определить свойственную фантазмам структуру.
Соответственно, идея состоит в том, чтобы в процессе анализа не гоняться бестолку за фатазмом, а позволить ему самостоятельно оформиться, дать возможность выстроиться «бессознательным отношениям субъекта с объектом в рамках проникнутого желанием опыта, связанного с функционированием фантазма» (Ж.-А. Миллер).
Лакан утоняет эту идею: целью анализа является вовсе не «редукция связанной с желанием невротической позиции», а напротив, «высвобождение позиции желания как такового».
Фрагмент дисциплины комментария:
Теоретическая часть предстоящего семинара будет базироваться на одном из классических случаев З.Фрейда — случае Человека-с-крысами («Заметки об одном случае невроза навязчивости.(Случай Человека-с-Крысами)» З.Фрейд. 1909 г.) В качестве подготовки к Даниэль Руа рекомендует обратить особое внимание на одну из подглав этой фрейдовской работы, помеченной в тексте как «Отцовский комплекс и разрешение идеи о крысах» (завершающая подглавка первой части). Фрагмент из нее же предложен в качества текста для дисциплины комментария:
«В психоанализе мы часто встречаемся со случаями такого рода, датирующимися ранними годами детства пациентов, в которых появляется и достигает кульминации их инфантильная сексуальная активность, что часто приводит к катастрофическим последствиям благодаря несчастным случаям или наказаниям. Такие случаи склонны проявляться в скрытом виде в сновидениях. Часто они становятся настолько ясными, что аналитик полагает, что имеет устойчивое их понимание и, несмотря на это, будет избегать любого законченного разъяснения; и до тех пор, пока он не продолжит разъяснения с великим тщанием и осторожностью, он может быть вынужден оставлять неразрешенным вопрос о том, действительно ли событие имело место, или нет. Встать на правильный путь интерпретации нам может помочь знание того, что более чем одна версия события (зачастую они сильно отличаются друг от друга) может быть зарегистрирована в бессознательных фантазиях пациента. Если мы не желаем заблуждаться в нашем мнении относительно их исторической реальности, мы должны прежде всего иметь ввиду, что человеческие «детские воспоминания» консолидируются в более поздний период, обычно во время пубертата, и, что они вовлечены в сложные процессы реконструкции, подобные тем, посредством которых народы создают легенды о своей ранней истории. И, вместе с тем ясно, что в фантазиях о своем детстве растущий индивид пытается затушевывать воспоминания о своей аутоэротической активности; и делает он это посредством возвеличенной постановки следов памяти на уровень объектной любви, так что реальная история прошлого видится в свете будущего. Это объясняет, почему эти фантазии изобилуют соблазнениями и насилием, в то время как факты ограничиваются аутоэротической активностью и ласками или наказаниями, стимулируемыми ей. Более того, становится ясно, что в создаваемых о своем детстве фантазиях индивиды сексуализируют свою память; то есть они привносят в свой опыт отношений обычную сексуальную активность, распространяя на него свой сексуальный интерес — хотя, вероятно, делая так, они идут по следам реально существующих связей. Никому из тех, кто помнит мой «Анализ фобии пятилетнего мальчика» не нужно объяснять, что моя ремарка отнюдь не преследует цель уменьшить важность, которую я придаю инфантильной сексуальности, редуцируя ее до сексуальных интересов в пубертате. Я желаю только дать технический совет, могущий помочь прояснить класс фантазий, которые расцениваются как фальсифицирующие картину инфантильной сексуальной активности. Редко, когда мы находимся в счастливом положении, позволяющем нам, как в представляемом случае, устанавливать факты, базирующиеся на рассказах индивида о своем прошлом благодаря безупречным свидетельствам взрослого человека. Даже в таком случае, описание, данное матерью нашего пациента, оставляет открытым путь для возможных вариаций. То, что она не придавала сексуального характера проступкам, за которые ребенка наказывали, может быть обусловлено активностью ее собственной цензуры; именно собственная тревога всех родителей за наличие сексуальных элементов в прошлом своих детей вызывает их уничтожение цензурой. Но точно так же возможно, что ребенок был порицаем няней или самой матерью за обычное непослушание несексуальной природы, и его реакция была настолько бурной, что он был жестоко наказан отцом. В фантазиях этого типа фигуры нянь или слуг часто замещаются превосходящей фигурой матери. … Глубокая интерпретация сновидений пациента в отношении к этому эпизоду обнаруживает яснейшие следы продукции воображения позитивно эпического характера. В них его сексуальные желания к своим матери и сестре и в желание преждевременной смерти сестры были связаны с наказанием молодого героя руками отца. Было невозможно не распутывать ткань этой фантазии нить за нитью; терапевтический успех лечения мог быть достигнут именно на этом пути. Тут пациент обнаружил, что его обыденная жизнь заявляет о своих правах: у него накопилось столько проблем, которыми он до сих пор пренебрегал, и которые несовместимы с продолжением терапии. Я не обвинялся, следовательно, за этот перерыв в анализе. Научные результаты психоанализа представляют лишь побочный продукт его терапевтических целей, и, поэтому, часто именно в те моменты, когда анализ терпит неудачу, делаются самые важные открытия.»
